День гнева. Новая сигнальная [сборник Литрес] - Север Феликсович Гансовский

реклама, кинобоевики – вот чем у нас в ФРГ тебе баки забивают, как хотят, по своему усмотрению. Такого, что самостоятельно в жизни увидишь и поймешь, только ничтожная часть от суммы ежедневных впечатлений. Ну из квартиры вышел, с соседом поздоровался, в метро опустил талон. Как при этом говорить, что личность еще существует, что она суверенна? Частичка сознания общества как две капли воды между собой схожая с другими частичками… Э-эх, кому-то так надо! Все стараются насчет прибыли, насчет власти. Им бы вживить электроды и такую программу через компьютер, чтобы стали посмирнее. Только не выйдет. – Гость усмехнулся. – Живут за стальными стенами, с посторонними только сквозь пуленепроницаемое стекло. Либо по телевизору – мне приятель рассказывал, был на таком приеме. Приходит, в пустом зале кресло. Сел, подождал, на стене зажегся экран. Там физиономия крупным планом – пожалуйста, толкуй… Когда в кабине мобиля сидишь, сколько вдоль трассы глухих каменных заборов. Что за ними – или блоки ЭВМ, что держат людей на привязи, или дворцы таких капиталистов.

Приезжий замолчал, потом, покраснев, обтер ладонью подбородок.

– Что-то разговорился вдруг. Прямо как лектор… Ладно, прощай. Понимаешь, ехал сюда и думал, что хоть один из наших прежних школьников живет по-человечески, – я ведь подозревал, что в моем бывшем теле кто-то из старых знакомых. У нас дома о тебе, то есть о Сетере Кисче, часто говорили. Имеется, мол, такой счастливец, у которого увлекательная работа, путешествия, природа, который свободен и благоденствует. Ребятам ставили тебя в пример. А ты, оказывается, пятнадцать лет в подвале, не выходя. Но если уж у тебя такое положение, нам с Роной и думать нечего о хорошем. Одна дорога – последние деньги собрать и отдаться в какую-нибудь «Уверенность».

Гость вынул из кармана желтый листок, протянул хозяину:

– Погляди.

– Я знаю. – Хозяин мельком посмотрел на листок и отстранил. – Но ты это брось, особенно не угнетайся. По-моему, у нас скоро многое переменится.

– Откуда оно переменится? У нас-то! Понимаешь, теперь стало вместо выживания приспособленных по Дарвину приспособление выживших. Прежде была борьба за существование, в которой выживали наиболее приспособленные виды. А сейчас тех, кто выжил, дотянул до сегодняшнего дня, как мы, например, приспосабливают к технологическому миру. В прошлом году я был у друга, у Чисона. Комната на пятнадцатом этаже возле аэродрома. Рядом эти гравитационные набирают скорость, рев убийственный. Мне мучительно, а он даже не замечает. И после выяснилось, что все местные прошли через операцию – им понизили порог звукового восприятия… то есть, наоборот, повысили. Понятно, что значит. Не человек технику для себя, а его для техники. И ничего не сделаешь. Такая сила кругом, пушкой не прошибить.

– Нет-нет, не преувеличивай. – Хозяин тоже поднялся. – Трудно тебе объяснить как следует, но я-то чувствую – скоро многое будет по-другому. Вот ты, например, недоволен жизнью, да? Тебе все это не нравится?

– Чему тут нравиться?

– Но ведь твое сознание действительно часть того, которое недовольно буржуазным строем. Даже притом, что реклама, телевидение, газеты твердят, будто мы вышли в золотой век. Они твердят, а на тебя не действует. Или с настроением. Оно у тебя сейчас плохое?

– С чего ему быть хорошим? – Гость закусил губу, посмотрел в сторону. – Душа болит. Даже если она сгусток символов.

– Ну вот. А сам утверждаешь, что на поводке и настроение не может быть плохим. Как же так? – Хозяин похлопал гостя по спине. – Думаю, мы с тобой еще встретимся при лучших обстоятельствах. Держись, старина!

– У вас что-нибудь случилось?

Сетера Кисч, подлинный Сетера Кисч поднял голову. Рассеивался туман – Кисч даже не заметил, когда эту муть навело вокруг в воздухе. Он стоял в коридоре неподалеку от большого зала, и давешняя девица в алюминиевых брюках держала его под руку. У нее были черные брови и синие глаза.

– По-моему, вы сильно расстроены. Побывали у Кисча, да? – Девушка смотрела на него испытующе. – Вы уже минут пять так стоите. Может, вам чем-нибудь помочь?

– Н-нет, не беспокойтесь.

– Но вы очень бледный. Сердце схватило?

– Нет, пожалуй. – Он вдохнул и медленно выпустил воздух. – Вообще никогда такого не бывает. В принципе здоровый тип.

Мимо сновал народ. Гул голосов доносился из зала.

– Вам надо чем-нибудь поддержаться. Пойдемте выпьем кофе.

Но когда зал остался позади и они поднимались узкой лестницей, девушка вдруг остановилась, резко обернувшись:

– Да, послушайте! Чуть не забыла. А вы случайно не шишка?

– Какая шишка?

– Ну, может быть, опухоль?

– Что за опухоль?

– Какой-нибудь чин. Крупный делец, который явился навести наконец порядок и переделать все по-своему. Хотя, честно говоря, непохоже.

– Нет. Я просто так.

– А почему вы вообще попали к Кисчу?

– Мы в школе вместе учились. Я взял да и приехал. Оказалась вот такая штука. Ошеломился.

– Тогда все нормально. А то мне пришло в голову, что зря перед вами рассыпаюсь… Нам вот сюда. Идем в другое кольцо, куда лично мне вход воспрещен. К начальству. Но сейчас там в буфете должно быть пусто. И кофе лучше.

Коридоры, переходы. В комфортабельной буфетной, со стенами, обшитыми натуральным деревом, не было никого, кроме официанта, который за стойкой щелкал на арифмометре. Он улыбнулся девушке.

– Привет. – Девушка кивнула. – Нам по чашечке твоего специального. И два пирожка.

Они уселись. Девушка вынула из сумки зеркальце, поправила помадой губы. Потом, потянувшись вдруг вперед, к приезжему, взяла верхнюю перекладину со спинки его стула. С ее конца свисал тонкий проводок. Девушка поднесла перекладину ко рту, пощелкала языком.

В ответ на недоуменный взгляд Кисча она объяснила:

– Подслушка. Тут везде аппаратура, чтобы подслушивать и мониторить.

Голос из микрофона сказал:

– Кто это?.. Ниоль, ты?

– Я. Здравствуй, Санг. Как там, вашего гения нет где-нибудь поблизости?

– У себя в кабинете составляет отчет. Все спокойно.

– Приходи сегодня на гимнастику. Я буду.

– Ладно. Кто это с тобой?

– Школьный друг Сетеры Кисча. Привела его выпить кофе.

Девушка положила перекладину обратно.

– У них начальник – ужасная дубина. Принимает эти ритуалы всерьез. Ну а те, которые сидят на подслушивании, такие же люди, как мы. Поэтому вся система получается сплошной липой. – Она поднялась, чтобы взять со стойки кофе. – Между прочим, вы не первый, кому стало плохо, когда он это увидел.

– Что «это»?

– Ну, Кисча с двумя головами. Вернее, конечно, Кисча и Арта в одном теле. Обычно так и происходит: сначала ничего-ничего, а потом сердечный припадок или приступ меланхолии. Тут был один мальчишка. Пруз, сын того Пруза, который, знаете, «Водная мебель». Вышел от Арта и через две минуты грохнулся.

Сетера Кисч отпил глоток кофе – действительно хороший. Сердце как будто успокоилось,